Вінничанку Лялю Ратушну було вбито при загадкових обставинах, коли гітлерівці залишали місто. Пізніше її, як підпильницю, посмертно було нагороджено званням Героя Радянського союзу. Однак, далеко не всі погоджували з тим, що все так однозначно.   

В 2013 році в інтерв'ю живий учасник вінницького підпілля Анатолій Петрович Медвєдєв поділився окремими деталями, які не розповідали наступним поколінням на уроках історії, згадуючи події тих часів у місті. Надалі публікуємо матеріал з «ЖЖ» мовою оригіналу.

...

Весной 2013 года автору написал внук бывшего главного инженера части, обеспечивавшей ядерными боеголовками 60-й ракетный полк, Анатолия Петровича Медведева. Он предложил организовать встречу со своим дедом и взять у него интервью.
Мы разговаривали о баллистических ракетах, о ядерных боеголовках, о службе в ракетных войсках. Анатолий Петрович предложил посмотреть военную форму, в которой он увольнялся в запас. На кителе среди прочих наград выделялись два ордена Отечественной войны и орден Красной звезды.

Сначала возникло недоумение, а потом и вопрос:
Вы воевали в Великую Отечественную?

Дело в том, что я войну начал в 15 лет. В мае 42-го года в Виннице сформировалась комсомольская молодежная группа, в которой были 12 человек, 28-го, 27-го, и 26-го годов рождения. Я относился к 28-му.
Группа начала действовать – задача стояла: пополнить личным составом партизанские отряды. Простая задача, да? Пополнить личным составом партизанские отряды. И вторая задача – вооружить этих людей. Оружие воровали. Там, в Киеве, в архиве записано, что-то там 170 винтовок, 45 автоматов, два пулемета. То, что мы смогли конфисковать у немцев. Командиром у нас был Пал Палыч Мельник. Знаешь такого?

Конечно знаю, кто ж не знает. Просто удивлен: ехал к ракетчику, а попал еще и к подпольщику из молодежной группы самого Мельника.

Ну Мельников много было. В Парке славы плита такая лежит: Мельник Пал Палыч. Рядом мой друг Юра Курий лежит там. Было нас 12 человек, шесть погибли. За одной партой сидели… Михайлов Володя в Гестапо пропал без вести. Юре Курию на поле в бою в голову пуля попала, расколола пополам. Оксенчук тоже пропал. Сева Семенец… Слышал о таком?

Конечно слышал.

Его именем группу назвали, потому что он самый активный был. Все время если что-нибудь нужно, то он первый, всюду первый.

Он и погиб в войну.

Погиб, под ноги гранату бросили. Как раз мы из леса вышли, и в крайней хатке в селе Шуры остановились. Нас 12 человек было. Один дежурил на выходе, дежурил ночью, а все спали, измучены были…
Попросила хозяйка, чтобы выпустили ее корову подоить. Корова мычит. Часовой пожалел, и выпустил, а она заявила. Сразу дом оцепили, подожгли, и очень повезло нам, что двери выходили как раз на лес, и дым пошел прямо на лес. И дымом прикрывшись, мы в лес бросились.
А Сева выскочил, и прямо под ноги через крышу граната попала, и взорвала…
Ляля Ратушная училась со мной в девятой школе по улице Горького. А Юра Курий, Сева Семенец, наверное, во второй. А нет, они в русских школах учились. Значит, или восьмая, или девятая. Две школы было всего. При советской власти так зажимали Украину, что из двадцати школ всего две были русские, остальные восемнадцать были украинские. Потом сопровождал, после партизанского отряда, 38-й армии 241-й дивизии 160-й полк. Дошел от Винницы до Новой Ушицы. Москаленко командовал армией, я под руководством Степанова, который направил в разведку.

Вы были в полковой разведке?

Я шел двести метров впереди, и вот эти села все осматривал, есть там немцы – нету немцев, есть полицаи – нету полицаев. Если шапку сниму, значит, в деревне немцев нет. Даже пришлось двух немцев в плен взять. Зашел в деревню, там они. Я уже не должен был снимать шапку. А мне сразу: «Гитлер капут», крик «Капут» сразу, руки подняли. Я увидел, что они неопасны, и снял шапку. Авангард подошел, перехватили сразу, передали там, что дальше с ними, не знаю.
Я в гражданском был, пацан еще. Еще в форсировании Буга участвовал.

Так Вы еще и Винницу освобождали?

Ну как. Ночью переплыл. У меня на берегу лодка стояла, закопана в канаву, потому что немцы все лодки уничтожали. Мы с моим товарищем Сережей две лодки спрятали и закопали их в землю. Я свою ночью отрыл, опрокинул, и переплыл.
А наши были со стороны Старого города, немцы в Ленинском районе. У них пулеметные гнезда были. Как раз в сарае моего дома немцы прорезали амбразуру у самой земли, и там сидели с пулеметом. Но регулярно во время обеда и на ужин уходили в соседний дом. А у меня в этом сарае были бутылки с зажигательной жидкостью. И они разложили эти бутылки по окопам. Мне стало обидно, что они будут пользоваться, и я, когда они ушли на обед, все эти бутылки поразбивал. Вонь пошла, и мать, а у меня еще два братика было, сказала: «Иди куда хочешь». А от меня тоже несло. Решил под лодкой заночевать, а потом подумал лодку перевернуть. Прошел вверх по реке, а там болотце было, немцев не могло быть. Март месяц был, по Бугу льдинки еще плыли. Буг разлился, стал таким, какой он сейчас, после строительства плотины.
Начал переправляться, а ракеты постоянно висели над Бугом, освещали. Я лег на дно лодки, весло выставил, а течение сильное, меня на тот берег и унесло. Там меня схватили сразу, и к себе потащили. Как раз где я переплыл, разработка гранита была, углубление такое, и в нем лежат наши войска. Стрелки, снайпера. И вот так получилось, что я оказался среди наших. И когда уже на следующее утро должны были форсировать Буг, товарищ мой, Можаров, вторую лодку вытащил, прошел по моему следу, а за ним собака бежала. И взорвалась. Оказывается, мы протащили лодки по минному полю. И когда собака взорвалась, решили форсировать Буг в районе современного санатория.

Потом мы с Володей Чурсиным этот берег разминировали. Но это когда я уже вернулся с Новой Ушицы.
Очень много брошенной техники было. По хмельницкой дороге до самого Хмельницкого в три колонны немецкая техника брошенная стояла. Мы шли, не встречая сопротивления, потому что за Хмельницким кольцо окружения захлопнулось, и немцы были окружены, все скопились в районе Хмельницкого.
В Новой Ушице артерия была единственная, по которой они уходить могли. И там бой был.
Тогда в марте, было более-менее, потом в апреле снег выпал. С одной стороны это хорошо, потому что наш полк перешел в наступление, а немцы были окружены. Проскуровско-Черновицкая операция. Замкнули немцев. У них оставалась одна только дорога на выход – через Новую Ушицу в сторону Румынии. Она здорово защищалась, потому что надо было вывести срочно войска.
И вот когда 4 апреля забушевала метель, выпал снег до пояса, ничего не видно, полк перешел эту дорогу скрытно, так что немцы не заметили, и вышел в тыл. Перекрыли дорогу. Там трофеев столько было, столько всякой техники и вооружения…
Немцы бежали, еще и генерал немецкий вырвался. И меня тогда ранило. После этого у меня рука начала гнить, а я был в фуфайке, в гражданском, не переодетый еще. Как прибился к военным когда форсировали Буг, так с ними и пошел дальше. Арабей, командир дивизии, увидел меня: «А ты что здесь делаешь?»
- А я со Степановым.
- А ну вызвать Степанова ко мне!

Степанов это командир полка?

Командир батальона, где я был. И Степанов пришел, начал оправдываться, чтобы меня записать в дивизию как сына полка. Мне тогда было шестнадцать, семнадцатый год пошел уже. Арабей посмотрел, а я маленький, и у меня рука подвязана была. Сказал: «Немедленно в Винницу отправляйся, сейчас вон машина идет. Учиться тебе надо еще. Будешь офицером. Нам офицеры нужны грамотные».

А то у нас в армии офицеры в основном в армии малограмотные. Попал солдат в армию, так? Убили сержанта, командира взвода. Солдат, ефрейтор какой-то, принял на себя командование. Успешно командовал, прошли там пару сотен километров, а он все командует и командует. Дают ему звание сержанта. А он командует и командует. Пошли дальше, а он уже этим взводом добился результата, награды какие-то – присвоили звание лейтенанта. Так что никакого военного образования, а он офицер. Да, фронтовое образование вряд ли было меньше по значению, чем училище какое-то. Училище учит всему в целом, а в бою, конечно, приложение к обучению – практика. Все равно, когда училище закончил, считали, что это грамотный офицер…
Ну, а как мы воевали… Воевали каждый день, ночью листовки расклеивали. Был такой Безуглый. Книжку написал «Тайны Вервольфа». Вот. У нас в школе в девятой встреча была, Безуглый говорит: «Эти ребята не то, что листовки расклеивали, они оружие добывали». Я подумал, если с оружием бы поймали, можно ж как-то отговориться. Например, хотел зайца пострелять или просто пострелять. Врать можно, был какой-то смысл в этом вранье. А ты попробуй отоврись от листовки, которую ты клеил на стену. Так что клеить листовки было куда опаснее, чем с оружием попасться.

Больше всего страшно было, именно страшно было, что поймают и будут мучить. Вот лучше чтоб умереть как-то, чтоб убили. Говорят, немцы умели добывать сведения. И это самое страшное было.
А листовки и способствовали пополнению рядов партизанских. Потому что когда немцы вошли, так не прошло и недели, как объявили: «Ленинград взяли, Москву взяли, уже к Уралу подошли, уже всё-всё-всё-всё». И народ, который здесь остался, в растерянности: надо как-то приспосабливаться, жить в новых условиях, при немцах. А когда листовки начали печатать, так там передавали сводки Информбюро, потом Сталинградская битва, потом Курская дуга, потом Тегеранская конференция, потом еще какая-то конференция там была. Ялтинская, что ли. И все города, что наши взяли, тоже в листовках печатались.
Поэтому сразу, как мы начали свою работу, было восемьдесят человек в партизанском отряде. А под конец стало десять тысяч.

А где отряд находился?

Между Калиновкой, Литином, и Хмельником. Вторая группа находилась в Ильинецком лесу, Шабельнянском. Оттуда герой был, Иван Калашник. Этот был героем по-настоящему. Летучий отряд создал, и по всей области работал. Он написал листовку: «выхожу из подполья в открытый бой». На всех столбах висели его фотографии, и награды за его голову. Там и коровы были, и мука, и все, что хочешь было. В Виннице известен случай, когда он заехал на мясокомбинат, там отоварился полностью, полную машину нагрузил, и уехал. Потом немца этого водителя за городом выбросили. Вот это настоящий герой.

Еще был герой, который действительно был герой. На второй школе стелла. Соболев. Этот тоже герой. Просто ходил по городу и отстреливал немцев. Офицеров.

Его же поймали вроде.

На восьмом и поймали. Восемь он застрелил. На восьмом и поймали. Но он очень рискованно действовал, прямо днем и так в упор – раз! Ну что. Так и воевали. Кто что мог. Каждый по капле. В результате…
А есть женщина, Варвара, вот тут у нас в селе. Участник боевых действий. Она хлеборезом работала. В войсковой части. Под бомбами, под обстрелами. Какая разница, кем ты воевал. Белье стирали солдатам, тоже участники боевых действий. Все время за войсками шли. И трудности, и неприятности все переносили. И были герои.

А Ляля Ратушная это я даже не знаю, как. Знаю эту историю, как она получила звание Героя. Дали сведения на награждение Бевза. Который практически ничего не успел сделать. В начале войны их выдали, и расстреляли. Кроме Ляли Ратушной.

Она уже тогда у Бевза была в группе?

Да. Это первая группа, первое поколение. Всех их арестовали. В том числе и Лялю Ратушную. Ее спасло, что ее жених, парень любимый, это сын какого-то патриарха, или как там они назывались, попы. Ну, старше попа, архиерей. И этот сын архиерея… Я в ремесленном учился вначале, там над Бугом, так он у нас преподавал физику. А потом стал начальник криминальной полиции при немцах. И он Лялю Ратушную вытащил.
Какая она могла быть после этого партизанка? Немцы же все отслеживали, если уж выпустили, кто бы ей дал партизанить.

А она пыталась вредить немцам?

Вначале да.

Нет, потом. Ее же за это застрелили, и убили за деятельность.

Не убили, ее никто не убивал. Она погибла при бомбежке. Наши кукурузники налетели и как раз туда, где она жила, бомбу бросили. Ее, видно, осколком зацепило.

Так во всех книгах пишут. что она погибла от рук предателя. Это так говорят?

При Союзе так нужно было говорить. Она не могла никак работать, понимаешь? Если немцы выпустили, она уже на учете стоит. Только выдавать могла других подпольщиков своим присутствием. Но получилось так, что подали Бевза и Соболева на Героя. С Москвы пришел отказ, мол, одна женщина должна быть.
Но дело в том, что женщину-то можно было найти. Но погибшую женщину… Не было таких женщин, чтоб погибли, и в партизанском движении участвовали. Думали-думали, ну давай вот эту. Послали запрос в Москву, ей и присвоили звание Героя Советского Союза. Я почему знаю, потому что этим глубоким исследованием занималась Инна Владимировна Горб. Писала книгу «Тревожная юность» про наши организации комсомольско-молодежные.
И она исследовала Лялю Ратушную, она ходила по всем знакомым, причастным, и все узнавала. Просила маму, чтобы письма, которые у нее были, дала почитать, пачку писем. Мама не дала эти письма, потому они письма были от ее любимого мужа, начальника криминальной полиции.

Что с ее мужем стало?

Тут вопрос. Может, ее осколком зацепило, может, муж, который бежал отсюда, ей предлагал, а она отказалась. Короче говоря, точно неизвестно, как она погибла. Потому вообще-то голова была пробита. Причем, видимо, осколком. Вот так иногда становятся героями.

А муж убежал с немцами?

Конечно. Да и не муж он был. Он любовник был. С немцами убежало много, все полицаи.

Так у Вас такая биография интересная: подпольщик…

Самое интересное, что я никому об этом слова не говорил. Когда я поступал в академию, никто не знал. Мне стыдно было сказать, поверят - не поверят. Никаких документов нет. Когда в Винницу уже пришел служить, уже майор, ко мне пришел товарищ, который со мной был, Березовский, и сказал: «Пойдем со мной, будешь свидетелем, что я партизан». Я говорю: «Какой же я свидетель, если у меня никаких документов, ничего?». Как я могу свидетельствовать?
Пошли, нашли какого-то инвалида, партизана, у которого документы все были. Пошли к Владимирову, который ведал партизанами в обкоме партии. У меня партийный билет был, мог пройти в обком партии. Показал билет, прошел к этому Владимирову. Ну и говорю: «Пришел товарищ, говорит, чтоб я свидетелем был, а у меня ни документов, ничего вообще нет».
- А где товарищ?
- А там внизу сидит.
- А ну пойдем.
Пришел, поздоровался, поспрашивал. Говорит, посидите полчаса здесь. Посидели, потом он выходит, говорит: «Ребята, не надо вам никаких свидетелей. В часть идите, командир части пусть сделает запрос в архив обкома партии. Там не только документы, что вы партизанами были, там и награды, есть. Только где ж вы, вы ж разбрелись по всему белу свету». А он моряком где-то этот Березовский, я танкистом, потом ракетчиком стал. Написали запрос, мне вот эту медальку прислали (показывает), вот этот орденок мне прислали. Заработал, за время войны.

У Вас два...

Ну это старый, видишь такой, а этот давали всем участникам войны к 60-летию победы.

То есть без конкретной формулировки, просто к 60-летию.

Да. А это уже боевые награды, а это прислали из 38-й армии.

А «За боевые заслуги» это за разведку или за подпольную деятельность?

А у нас каждый день разведка была. Только комендантский час начался, уже люди не ходят, потому что стрелять сразу будут, если нет аусвайса или пароля какого-то. И вот идем искать.
Винница транзитным городом была, на Запад шли немцы, и оттуда шли немцы, и отдыхали здесь. И вот колонна машин стоит, с одной стороны часовой ходит, с другой мы дверь открываем, и оружие, или боевые гранаты, что можно вычистить там, забираем, и в штаб. Они: « Молодец, спасибо».
Набрал листовок, сюда, сюда (показывает на одежду). Сюда неклеющиеся, сюда клеющиеся. Фуфайка драная. Неклеющиеся в форточку или в почтовый ящик, а эти на стенку где-то на центральных местах.
Каждый день у нас выход такой. Днем возле тебя машина остановилась, все, кажется, заберут. Кого-то вдруг поймают – не выдержит, выдаст. И так 740 дней, я подсчитал. Тогда день тянулся долго, сейчас я недели субботами считаю, а тогда каждый день тянулся. О наградах никто не думал. Это потом наши начали наступать, начали награждать.
И вот один момент такой был. Стою я с листовками возле гостиницы «Савой», где сходятся улицы Козицкого и Пушкинская. Там сквер сейчас, и стоит горсовет. Еще не было комендантского часа, но уже сумерки были. Это самое удобное время, сумерки, когда и не темно, и не видно. Как-то так скрывают, и ты можешь делать всякие вещи не опасаясь, что тебя убьют за то просто, что на улицу вышел. И вот я стою, у меня листовки вот тут клееные, и меня сзади кто-то обнимает. Смотрю – зеленая одежда. Обомлел, думаю, все, конец. А он: «Майн фрау, их либен, май фрау». Мне сразу стало легче, вижу, что он пьяный, а у меня грудь листовками набита, перепутал с дамой какой-то. Я руки вверх поднял, выскользнул, пояс разорвался, эти листовки по всей этой площадке разлетелися.
Ноги спасли. Этот немец еще и пьяный был, не смог разобраться. Нас после этого жандармы заставляли расстегиваться днем, всех пацанов любого возраста заставляли расстегиваться и ощупывали с ног до головы.

На Новый год 43-й тоже случай был. Мы попарно все перемещались. Со мной Чурсин Володя был в паре всегда, мы идем, и уже к 12-ти часам, машина едет с горы по Свердлова. Мы залегли в канаву. Там была когда-то канава, сейчас засыпали. Залегли мы. Подъехала легковая машина, вышли два офицера, пошли в домик. Поздравлять солдат, видимо. Поют они, орут, в это время мы в машину заскочили, автомат, винтовку, гранаты взяли, а тут выходят офицеры. Мы-то рассчитывали, что они долго будут в доме. Мы опять в канаву. Снег белый-белый, а у нас одежда темная. Залегли прямо метрах в пяти от этой машины. Они увидели, что внутри нет оружия, начали кричать. Солдаты повыскакивали, начали стрелять. Надо было пройти немцам всего два шага – мы тут лежим. Но почему-то не пришло им в голову. Покричали, пошумели, и уехали. Мы на грани были. Да и таких «на грани» много было.

Жандармами были наши или немцы?

Немцы ходили с бляхой железной на груди, патрулировали. А полицаи не патрулировали, они выполняли грязную работу. Евреев расстреливали, сгоняли их, охраняли, пленных охраняли. Не помню, чтобы полицаи патрулировали. По улицам они не ходили. Детей еврейских выбрасывали со второго этажа. Даже немцы вот так как-то таким не занимались.
Бандеровцы как только вошли в Винницу, переводчиками в основном были. Немецкий язык хорошо знали. Бандеровцы в основном переводчики. Я помню, на углу жил инвалид без ноги, они по сараям пошли, свинью нашли, выгоняют сразу, немец: «Гут», мол, давай сюда. А он к ним: «Я ж без ноги». Жена плачет, за свинью хватается. Полицай ее ногой в сторону, а немец смотрит так с презрением на полицая, мол, что ж ты так женщину.
Еще такой момент: курицу поймал и немцу преподносит. А это как раз родственница моя была. И преподносит немцу. А тот: «Что ж ты неощипанную, ощипай ее». И полицай хозяйку этой курицы поймал: «Давай, щипай курицу». Она щипает, и проклинает, как только может: «Чтоб ты, фашист, подавился, чтоб ты сдох по дороге». А полицай все это слышит. Подошел, и стал ногами бить. Немец стал говорить, мол, что ты ее бьешь. Полицай сказал, наверное, что она немцев обижает. Он: «Ладно, иди, пускай щипает». Это были враги самые настоящие.

А бандеровцы тоже были? С немцами сотрудничали?

Бандеровцы это с Запада. Они сюда пришли, здесь размножились. Здесь сначала не было бандеровцев, это они пришли с немцами сюда. Потом в октябре немцы ликвидировали это все, незалежну Украину ликвидировали. На второй школе флаг висел жовто-блакитный до октября 41-го года. Там была магистратура какая-то в этой школе. Бандеровцы ходили по школам, школы открыли для детей. Лекции читали такие, что когда немец проходит, ты должен остановиться, снять шапку, и поклониться немцу, что это наши освободители, вызволители. Пропаганда такая была.
Потом их собрали, и сказали: «Кто хочет, идите в полицаи. Будете служить немцам. А кто не хочет – идите прочь, мы подумаем, что с вами делать». Ну и вот так некоторые ушли в леса. Даже некоторое время наши партизаны стояли с одной стороны высоковольтной линии, а бандеровцев небольшая группа с другой стороны. Не нападали друг на друга, сожительствовали, как говорят.

Это те бандеровцы, которые не стали сотрудничать с немцами?

Поуходили, но сотрудничали с немцами все равно. Они ж не освободили ни одного населенного пункта, только убивали своих же. Независимо, ты украинец или нет. Если ты в советских войсках, значит ты оккупант. Значит, надо убивать. Своих всех мобилизовывали, заставляли служить. Когда я приехал уже в Луцк служить, это был год 59-й, амнистия была.
Они радостные стояли в очереди с оружием. С пулеметами, с автоматами длинная очередь стояла в милицию. Сдавали это оружие. И через улицу: «Ну як, Бендера, будем жить?» То есть они в лесу как банда просто прятались. Выбора уже не было. То есть если бы Сталин по-другому… хотя тогда был уже не Сталин, Хрущев. Если бы им сразу дали отдушину, они бы раньше сдались, а так убивать приказ был, уничтожать националистов.
Сказать, что они патриоты. Но есть патриоты, диссиденты, вот это патриоты. Они выступали открыто против политики, они шли в тюрьмы. Но боролись против тех порядков, которые незаконно были установлены на советской территории. Вот это были диссиденты.
А бандеровцы взялись воевать. С кем воевать? Такую армию, немецкую, погнали и разбили. А это кучка людей. На что они рассчитывали, что они Украину освободят? Ну это ж просто бойня. У них и лозунг был «Помрем за Україну». Ну зачем же за Украину помирать, если нам украинцы нужны. Как же за Украину помирать.
Вот диссидентов я уважаю. Я в Рух записался, и среди первых участвовал в Рухе. Партийный билет сдал, потому что не мог согласиться, что можно построить коммунизм.